Филип Дик - Когда наступит прошлый год [litres]

— Зачем ты его покупаешь? — спросил Джонас.

— У меня все спланировано, — после нескольких мгновений томительной тишины заговорил Химмель. — Я плачу за каждую забракованную «Ленивую Рыжую Собаку» полцента, то есть двойную ее стоимость, благодаря чему фирма получает прибыль. Кто мог бы меня в этом упрекнуть? — Голос его перешел в писк.

— Никто тебя ни в чем не упрекает, — возразил Джонас, внимательно глядя на него. — Мне только интересно, зачем они тебе.

Он обернулся к Эрику, словно спрашивая его мнения.

— Я их использую, — ответил Химмель, угрюмо повернулся и, волоча ноги, направился к двери, находившейся неподалеку. — Они все мои, поскольку я заранее за них заплатил из своей зарплаты, — бросил он через плечо, открыл дверь и встал рядом с ней.

Лицо его потемнело от обиды и глубоко въевшихся следов болезненной тревоги.

По помещению, напоминавшему склад, на колесиках величиной с серебряный доллар ездили небольшие тележки. Их было не менее двадцати, и они ловко объезжали друг друга, не прекращая оживленно двигаться.

Эрик увидел, что на раме каждой тележки стоит «Ленивая Рыжая Собака», по проводам управляющая ее действиями.

Джонас почесал нос, что-то проворчал и спросил:

— От чего они питаются?

Он наклонился, сумел схватить тележку, проезжавшую возле его ноги, и поднял ее. Колеса продолжали вращаться.

— От маленькой дешевой десятилетней алкалиновой батарейки. Она стоит еще полцента.

— Значит, ты конструируешь эти тележки?

— Да, мистер Эккерман.

Химмель забрал у него тележку и поставил на пол. Машинка поспешно двинулась дальше.

— Они пока слишком молодые. Им нужно еще поупражняться, прежде чем можно будет их выпустить.

— Значит, потом ты дашь им свободу, — догадался Джонас.

— Верно.

Химмель кивнул большой, почти лысой головой. Очки в роговой оправе сползли на самый кончик его носа.

— Зачем? — спросил Эрик.

Химмель покраснел. По его лицу пробежала болезненная судорога, но вместе с тем на нем отразилось неясное чувство, похожее на гордость.

— Потому что они этого заслуживают, — выдавил он.

— Но эта протоплазма не живая, — заметил Джонас. — Она погибла после применения химического закрепителя. Ты же сам знаешь. С тех пор все они — лишь обычные электронные схемы, такие же мертвые, как, например, роботы.

— Но я считаю их живыми, мистер Эккерман, — с достоинством ответил Химмель. — Пусть они хуже и не могут управлять кораблем в космосе. Это не значит, что такие существа не имеют права прожить свою скромную жизнь. Я выпускаю их. Тележки катаются, как мне думается, лет шесть, может, и больше, то есть вполне достаточно. Они получают то, на что имеют право.

— Если старик об этом узнает… — начал Джонас, повернувшись к Эрику.

— Мистер Вирджил Эккерман об этом знает и одобряет, — сообщил Химмель и тут же поправился: — То есть он мне это разрешает, зная, что я возмещаю фирме расходы. Тележки я собираю ночью, в свободное время. У меня дома есть конвейер, конечно, очень простой, но мне хватает. Я работаю где-то до часу ночи, — добавил он.

— Что они делают после того, как их выпустили? — спросил Эрик. — Просто катаются по городу?

— А бог его знает.

Видно было, что этот вопрос Химмеля не интересует. Он занимался своим делом, собирал тележки и подключал к ним «Ленивых Рыжих Собак» так, чтобы те могли функционировать. Похоже, этот чудак был прав. Не мог же он сопровождать каждую тележку, оберегать ее от опасностей, подстерегающих в городе.

— Ты настоящий мастер своего дела, — подытожил Эрик, сам не зная, смешно ему, противно или еще что. Он знал лишь одно. На него это не произвело особого впечатления. Все предприятие казалось ему странным и глупым, абсурдом чистой воды.

«Химмель неустанно трудится здесь и дома, заботясь о том, чтобы фабричный брак нашел свое место под солнцем… Чего еще можно ожидать? Все это происходит, когда остальное человечество сражается с другим безумием, куда большим, — всеобщим абсурдом бессмысленной войны. На подобном фоне деятельность Химмеля выглядит не столь уж идиотской. Такое уж наступило время. Безумие висит в воздухе, начиная с Моля и заканчивая этим контролером качества, явно страдающим некими клиническими нарушениями психики».

— Совсем тронулся, — заметил Эрик, идя по коридору вместе с Джонасом Эккерманом.

— Само собой, — ответил тот и пренебрежительно махнул. — Зато у него есть возможность получше узнать старика Вирджила, который терпимо к этому относится, притом наверняка не из-за прибыли. Дело в чем-то другом. В общем, я даже рад. Вирджил мне казался куда более жестоким. Я бы скорее ожидал, что он вышвырнет этого несчастного кретина, отправит его вместе с каторжниками на Лилистар. Не желал бы ему такой судьбы. Химмелю еще повезло.

— Как, по-твоему, все это закончится? — спросил Эрик. — Думаешь, Моль подпишет сепаратный договор с ригами и вытащит нас из этой задницы, предоставив лилистарцев самим себе? Впрочем, они вполне это заслужили.

— Он не может так поступить, — категорично заявил Джонас. — Иначе тайная полиция Френекси доберется до него на Земле и превратит в котлету. Его вышвырнут с поста и заменят кем-нибудь по-настоящему воинственным. Кем-то, кому нравится воевать.

— Но ведь это невозможно, — сказал Эрик. — Он наш командующий, а не их.

Однако он знал, что Джонас прав, независимо от соображений юридического характера. Его собеседник просто реалистично оценивал союзника в свете имеющихся фактов.

— Больше всего шансов нам дает поражение, — заявил тот. — Медленное, неизбежное, такое как сейчас. — Он понизил голос до хриплого шепота. — Не люблю пораженческих разговоров, но…

— Выкладывай.

— Эрик, это единственный выход, даже если нас ждет столетняя оккупация ригов в наказание за то, что выбрали не того союзника не в той войне и не в то время. Что ни говори, это первая наша достойная попытка межпланетного милитаризма. Так чем же именно мы занялись? Вернее, не мы, а Моль?

Джонас поморщился.

— Но ведь это мы его выбрали, — напомнил Эрик, который полагал, что в конечном счете ответственность падала на них.

Неожиданно к ним приблизился невысокий, иссушенный и почти невесомый человек, похожий на древесный лист, который воскликнул резким пискливым голосом:

— Джонас, и ты тоже, Свитсент! Пора отправляться на экскурсию в Ваш-тридцать пять.

В словах Вирджила Эккермана звучало легкое раздражение. Его голос чем-то напоминал щебет птичьей мамаши над птенцами. Престарелый босс корпорации почти превратился в гермафродита, мужчину и женщину, соединенных в одном существе, лишенном плоти и соков, но все еще живом.